Неточные совпадения
Сонный и сердитый, ходил
на кривых ногах Дронов, спотыкался, позевывал, плевал; был он в полосатых тиковых подштанниках и
темной рубахе, фигура его исчезала
на фоне кустов, а голова плавала в воздухе, точно пузырь.
День, с утра яркий, тоже заскучал, небо заволокли ровным слоем сероватые, жидкие облака, солнце, прикрытое ими, стало, по-зимнему, тускло-белым, и рассеянный свет его утомлял глаза. Пестрота построек поблекла, неподвижно и обесцвеченно висели бесчисленные флаги, приличные люди шагали вяло. А голубоватая, скромная фигура царя,
потемнев, стала еще менее заметной
на фоне крупных, солидных людей, одетых в черное и в мундиры, шитые золотом, украшенные бляшками орденов.
Тогда я прислонился к дереву, стянул сапог и тотчас открыл причину боли: оказалось, что мой маленький перочинный ножик провалился из кармана и сполз в сапог. Сунув ножик в карман, я стал надевать сапог и тут услышал хлюпанье по лужам и тихий разговор. Я притих за деревом. Со стороны Безымянки
темнеет на фоне радужного круга от красного фонаря тихо движущаяся группа из трех обнявшихся человек.
Наконец мне удалось установить прежде всего, что передо мной матово — тусклый прямоугольник, перекрещенный
темными полосами — окно; против него высокий
темный предмет
на белом
фоне — железная печка.
Кажется, будто эта краснота меняется: оставляя под собой более глубокий,
темный фон, она кое-где выделяется более светлыми, быстро всплывающими и так же быстро упадающими взмахами, волнами, которые очень сильно действуют
на глаз, — по крайней мере,
на мой глаз.
На фоне светлого неба
темной массой выделялся птичий утес, где тысячами собрались пернатые, чтобы вывести птенцов, научить их плавать, летать, добывать себе пищу, которые в свою очередь и
на том же самом месте тоже будут выводить себе подобных.
На самых верхних уступах помещались многочисленные чайки. Белый цвет птиц, белый пух и белый помет, которым сплошь были выкрашены края карнизов, делали чаек мало заметными, несмотря
на общий
темный фон скалы.
Выйдя
на намывную полосу прибоя, я повернул к биваку. Слева от меня было море, окрашенное в нежнофиолетовые тона, а справа —
темный лес. Остроконечные вершины елей зубчатым гребнем резко вырисовывались
на фоне зари, затканной в золото и пурпур. Волны с рокотом набегали
на берег, разбрасывая пену по камням. Картина была удивительно красивая. Несмотря
на то, что я весь вымок и чрезвычайно устал, я все же сел
на плавник и стал любоваться природой. Хотелось виденное запечатлеть в своем мозгу
на всю жизнь.
На главной стене висел старинный портрет Федорова прадеда, Андрея Лаврецкого;
темное, желчное лицо едва отделялось от почерневшего и покоробленного
фона; небольшие злые глаза угрюмо глядели из-под нависших, словно опухших век; черные волосы без пудры щеткой вздымались над тяжелым, изрытым лбом.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся
на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями, поднялась к прорехе в крыше. Часовня
на мгновение как будто
потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из
темного угла, мелькнула, распластавшись
на фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
Наконец, однако ж, выбились из сил. По-видимому, был уж час пятый утра, потому что начинал брезжить свет, и
на общем
фоне серых сумерек стали понемногу выступать силуэты. Перед нами расстилался пруд, за которым
темнела какая-то масса.
На его кровавом
фоне стройно и четко рисовались
темные верхушки высоких труб, между тем как нижние части их расплывались в сером тумане, шедшем от земли.
На сочном
фоне зелени горит яркий спор светло-лиловых глициний с кровавой геранью и розами, рыжевато-желтая парча цветов молочая смешана с
темным бархатом ирисов и левкоев — всё так ярко и светло, что кажется, будто цветы поют, как скрипки, флейты и страстные виолончели.
Каникулы приходили к концу, скоро должны были начаться лекции. В воздухе чувствовались первые веяния осени. Вода в прудах
потемнела, отяжелела.
На клумбах садовники заменяли ранние цветы более поздними. С деревьев кое-где срывались рано пожелтевшие листья и падали
на землю, мелькая, как червонное золото,
на фоне темных аллей. Поля тоже пожелтели кругом, и поезда железной дороги, пролегающей в полутора верстах от академии, виднелись гораздо яснее и, казалось, проходили гораздо ближе, нежели летом.
Мне был виден конец ее удочки, отражение в пруде и поплавок, окруженный кольцом точно расплавленного серебра
на фоне темной глубины.
К концу дня дождь перестал и ветер начал заметно стихать.
Фон Корен уже помирился с мыслью, что ему сегодня не уехать, и сел играть с Самойленком в шахматы; но когда
стемнело, денщик доложил, что
на море показались огни и что видели ракету.
Такая заря горела, когда Ида взяла с этажерки свою библию. Одна самая нижняя полоса уже вдвигалась в янтарный
фон по красной черте горизонта. Эта полоса была похожа цветом
на полосу докрасна накаленного чугуна. Через несколько минут она должна была остывать, синеть и, наконец, сравняться с
темным фоном самого неба.
Тощий, сутулый поп пришёл вечером, тихонько сел в угол; он всегда засовывал длинное тело своё глубоко в углы, где потемнее, тесней; он как будто прятался от стыда. Его фигура в старенькой
тёмной рясе почти сливалась с
тёмной кожей кресла,
на сумрачном
фоне тускло выступало только пятно лица его; стеклянной пылью блестели
на волосах висков капельки растаявшего снега, и, как всегда, он зажал реденькую, но длинную бороду свою в костлявый кулак.
Мелькнуло еще два-три огонька разрозненных избенок. Кое-где
на фоне черного леса клубился в сыром воздухе дымок, и искры вылетали и гасли, точно таяли во мраке. Наконец последнее жилье осталось сзади. Вокруг была лишь черная тайга да
темная ночь.
Она уходит. Поручик подкрадывается к Алечке и близко наклоняется к ней. Ее прекрасный профиль,
темный на фоне ночи, тонко, серебристо и нежно очерчен сиянием электрических фонарей.
Тяжелое и несуразное впечатление производила эта вычурная, пряничная постройка
на фоне сияющего крымского неба и воздушных, серо-голубых гор, среди
темных, задумчивых, изящных кипарисов и могучих платанов, обвитых сверху донизу плющом, вблизи от прекрасного, радостного моря.
На этом странном и грозном
фоне зубчатая стена казенного хвойного леса отчетливо рисовалась грубым,
темным силуэтом, а кое-где торчавшие над ней прозрачные круглые верхушки голых берез, казалось, были нарисованы
на небе легкими штрихами нежной зеленоватой туши.
Теперь, когда я пишу эти строки, в мои теплые окна злобно стучит осенний дождь и где-то надо мной воет ветер. Я гляжу
на темное окно и
на фоне ночного мрака силюсь создать силою воображения мою милую героиню… И я вижу ее с ее невинно-детским, наивным, добрым личиком и любящими глазами. Мне хочется бросить перо и разорвать, сжечь то, что уже написано. К чему трогать память этого молодого, безгрешного существа?
Мое белое платье, четко выделяясь
на фоне темного окна, бросилось им в глаза.
Справа, совсем близко, высятся окутанные дымкой тумана передовые острова. Вот Порто-Санте, вот голый камень, точно маяк, выдвинутый из океана, вот еще островок, и наконец вырисовывается
на ярко-голубом
фоне лазуревого неба
темное пятно высокого острова. Это остров Мадера.
Морской берег ночью!
Темные силуэты скал слабо проектируются
на фоне звездного неба. Прибрежные утесы, деревья
на них, большие камни около самой воды — все приняло одну неопределенную
темную окраску. Вода черная, как смоль, кажется глубокой бездной. Горизонт исчез — в нескольких шагах от лодки море сливается с небом. Звезды разом отражаются в воде, колеблются, уходят вглубь и как будто снова всплывают
на поверхность. В воздухе вспыхивают едва уловимые зарницы. При такой обстановке все кажется таинственным.
Дальше за кустами
на фоне темного неба, усеянного миллионами звезд, вырисовывались кроны больших деревьев с узловатыми ветвями: тополь, клен, осокорь, липа, все они стали теперь похожи друг
на друга, все приняли однотонную, не то черную, не то буро-зеленую окраску.
При этих новых словах Форовой фигура генеральши, обрисовавшаяся
темным силуэтом
на сером
фоне густых сумерек, поднялась с дивана и медленно повернулась.
В это время из залы донеслись звуки рояля, двери бесшумно распахнулись, и мы ахнули… Посреди залы, вся сияя бесчисленными огнями свечей и дорогими, блестящими украшениями, стояла большая, доходящая до потолка елка. Золоченые цветы и звезды
на самой вершине ее горели и переливались не хуже свечей.
На темном бархатном
фоне зелени красиво выделялись повешенные бонбоньерки, мандарины, яблоки и цветы, сработанные старшими. Под елкой лежали груды ваты, изображающей снежный сугроб.
Впереди далеко-далеко
на сером облачном
фоне темнел постоялый двор; еще дальше двора,
на самом горизонте виден был маленький бугорок; это станция железной дороги.
«Что-то серое,
темное, и
на этом
фоне — фигура девушки строгого, почти монашеского типа.
В кресле, свесив голову
на грудь, спала ее мать — Елена Никифоровна Долгушина, закутанная по пояс во фланелевое одеяло. Отекшее землистое лицо с перекошенным ртом и закрытыми глазами смотрело глупо и мертвенно.
На голове надета была вязанная из серого пуха косынка. Обрюзглое и сырое тело чувствовалось сквозь шерстяной капот в цветах и ярких полосках по
темному фону. Она сильно всхрапывала.
Она счастливо вздохнула. У меня сердце стучало все сильнее. Я смотрел
на нее.
На серебристом
фоне окна рисовались плечи, свет лампы играл искрами
на серебряном поясе, и черная юбка облегала бедра. Со смертью и тишиною мутно мешалось молодое, стройное тело. Оно дышит жизнью, а каждую минуту может перейти в смерть. И эта осененная смертью жизнь сияла, как живая белизна тела в
темном подземелье.
Поезд грохотал и мчался вдаль. Пьяный солдат, высунувшись по пояс из высоко поставленного, маленького оконца товарного вагона, непрерывно все кричал «ура», его профиль с раскрытым ртом
темнел на фоне синего неба. Люди и здания остались назади, он махал фуражкою телеграфным столбам и продолжал кричать «ура».
Только ближе к берегу,
на котором расположился неказистый, хотя и состоящий в чине губернского, сибирский городишко, ледяная поверхность глаже, и
на белоснежном
фоне виднеется
темная полоса. Это дорога водовозов, направляющихся ежедневно к сделанной невдалеке проруби.
Оставшийся, между тем, снова один в
темной приемной,
фон Зееман со скрежетом зубов опустился
на стул.
Штофная темно-синяя мягкая мебель и такие же занавески
на окнах,
темные обои придавали ей мрачный вид, и единственным светлым пятном
на этом
темном фоне выделялась постель княжны, покрытая белоснежным тканьевым одеялом с целою горою подушек.
От усиленного движения только делалась слабость и еще большее возбуждение нервов, делалась головная боль в темени, и стоило только закрыть глаза, чтобы
на темном с блестками
фоне стали выступать рожи лохматые, плешивые, большеротые, криворотые, одна страшнее другой.
Я последовал за ним и еще видел, когда он открывал дверь из передней в комнаты, его
темный силуэт, мелькнувший
на фоне далекого окна; и меня нисколько не удивило, что он вошел в мою комнату — именно в мою комнату.
На тяжелом
фоне его
темные здания казались светло-серыми, а две белые колонны у входа в какой-то сад, опустошенный осенью, были как две желтые свечи над покойником.